Говорите, родись Гоген армянином, он писал бы, как Минас? Вряд ли Гоген мог родиться армянином, а Минас — французом, потому что это были бы уже не Минас и Гоген. И не стоит — да и нельзя — сравнивать художников, особенно если каждый из них — явление. Минас родился армянином, потому и стал Минасом — плотью от плоти Джаджура, Ширака, Армении, тяжеловспаханной земли и пропитанного потом томика Библии на грабаре в складках одежды.
Разве что с Бобом Марли, если вы знаете, кто это такой — Минас возвысил ремесло до искусства и, ремесленник, он стал творцом. Вполне по-армянски, впрочем.
Сарьян сказал ему: «Я старше тебя на полвека — жалко, что мало времени осталось. Где ты был? Пришел бы чуть раньше. Не забудь, искусство любит борьбу. Теперь я уже не один. Ты тоже не один. Значит — продолжай. Я верю в твои руки».
Руки Минаса ремесла не чурались — поэтому у него нет ни одной работы, написанной, условно говоря, во фраке с бабочкой и в белых перчатках, нет жеманства, а значит — нет и вранья. Нет, и не ищите — не умеющие врать не бывают обласканы властью, осыпаемы почестями и богатством, зато становятся народными. Не на бумажке народными, а на самом деле.
Правда, за это они, как правило, живут недолго. Когда-то, по одному невеселому поводу, великий Католикос Вазген сказал, что избранных Бог призывает к себе раньше остальных, и Минас Аветисян тому ярчайшее доказательство.
За три года до смерти, в новогоднюю ночь-1972, сгорели его лучшие холсты в ереванской студии, он тогда был с семьей в родном Джаджуре. Через три года не стало его самого, нелепо не стало, глупо и жестоко, так, что в несчастный случай как-то и не верится даже, потом землетрясение поработало над ленинаканскими фресками, потом нувориши довершили то, что не удалось доделать стихии.
Чтобы не соврать — не все нувориши. Были и такие, что спасали наследие Минаса.
Об энергетике Минаса до сих пор ходят легенды, хотя все меньше становится тех, кто имел счастье общаться с ним в сознательном своем возрасте. Эта энергетика — в какой-то изначальной мудрости, впитанной с молоком матери, мудрости вечной земли, это покоряющее величие аристократизма, стоящего не на блестящем паркете жеманной гостиной, а на острых камнях земли, принадлежащей тебе по праву рождения. Эти камни умеют делать больно, но ты всегда договоришься с ними, потому что они — твои.
Вы когда-нибудь следили украдкой за лицом чабана в отблеске ночного костра в горах? Попробуйте, если выпадет возможность, — отсюда начинается понимание всего самого важного. И Минаса, в том числе.
Рубен Гюльмисарян
